Мудрец из сказок

— Обеспечить — значит лишить печки! Человек перестает хлеб печь, очаг оберегать и идет род свой искать по миру. Да так приткнуться никуда и не может, — вытирая пот со лба, объясняет мне свою философию 42-летний переселенец Вадим Кравцов. — Выходит, что обеспечить — плохое слово!

Вадим — пожарный на пенсии, перебравшийся в экопоселение из Ямала. О тяжелой службе напоминает флаг МЧС, гордо реющий в огороде. На его дворе атмосфера русской глубинки. У калитки ржавеет красно-синий уазик «фермер», в теплице созревают огурцы, на земле стоит самовар с иван-чаем, в загоне пасется лошадь. Привычный деревенский образ разбивают юрта и солнечные батареи, вырабатывающие 480 ватт в час. Стиральной машинкой, конечно, не воспользуешься, но на работу ноутбука и телевизора энергии хватит.

— Знаешь, чем плохи города? — продолжает «ликбез» Вадим. — В городах дети уезжают от родителей и забывают их. Правнуки уже не помнят своих предков. Род заканчивается. А раз некому память хранить, то душа на землю вернуться не может, ведь именно связь с предками ее притягивает…

Душе Вадима, руководствуясь его логикой, скитания не грозят. У экс-пожарного пять детей, он привел свой род на землю-матушку и очень хорошо вписался в деревенский уклад. Седая борода и устаревшая манера изъясняться делают его похожим то ли на просветленного крестьянина, то ли на мудрого старика из сказок. И если через пару лет к нему начнут съезжаться паломники со всей страны, чтобы истину узреть, никто здесь, кажется, не удивится.

— Слышал, про городскую моду на чайлдфри? — спрашивает у Вадима его сосед Семен, 29-летней парень с длинными светлыми волосами, собранными в хвост. Бывший бизнес-тренер, после побега от цивилизации ставший пасечником.

— Это что, когда детей много рожают?

— Наоборот, добровольная бездетность!

— На бездетность? — ошарашено хлопает глазами Вадим. — Ай-яй-яй, куда мир катится… Видно, что человек потерял божественную нить и стал одеяло тянуть на себя, кто прав, кто виноват: матриархат, патриархат, эмансипация, феминистское движение. Все извратили. Мужчина перестал мужчиной быть, появились меньшинства непонятные, гей-клубы какие-то…

— Городок наш ничего, население таково, сексуальные меньшинства составляют большинство! — смеется Семен, вспомнив озорной стишок. Вадим укоризненно качает головой и разводит руками. Мир, где все это есть — далеко. Здесь его не существует.

— Мне мама говорила, что пока все в детстве в войнушку играли, я о смысле жизнь задумывался, о космосе, о том, почему я здесь, — добавляет он. — Это общая черта жителей Александровки, здесь каждый эти вопросы себе задает…


Экология души

Экопоселение Отрадное (оно же деревня Александровка) находится в горной долине между Уральскими хребтами Бакты и Зигальга. С одной стороны — национальный парк «Зюраткуль» и гора Иремель. С другой — Южно-Уральский заповедник. Вокруг тайга, населенная зайцами, оленями, лисами и медведями.

Мы стартуем от села Тюлюк (Катав-Ивановский район) на убитой «део нексии». Впереди 17 километров бездорожья, усеянного выбоинами, ямами и гигантскими лужами, больше похожими на пруды. В непогодицу здесь застревают даже на уазике.

Егеря, показавшие нам дорогу, честно предупредили: «Смотрите, на ней плохо!». Вердикт оказался пророческим. На обратном пути легковушка намертво застряла в грязи, и если бы не помощь случайно проезжавших мимо экопоселенцев, мы бы заночевали в тайге.

В Александровке зимуют 10 семей, примерно столько же строят дома и собираются обосноваться насовсем. В ближайшем лесу они спиливают «сушняк», который уходит на создание изгородей, а основные стройматериалы заказывают в Юрюзани.

Большинство жителей деревни — анастасийцы (участники движения «Звенящие кедры России»), но есть и обычные дачники, которые никогда не слышали об идеологе философии «родовых поселений», писателе Владимире Мегре. Среди местных встречаются, как веганы и сыроеды, так и заядлые мясоеды. Переселенцы хранят продукты в погребах, используют речную и дождевую воду, моются в бане, тратят на семью в среднем 5–6 тысяч рублей в месяц и никогда не применяют неорганические удобрения и ядохимикаты в обработке земли.

В 2005 году жители экопоселения предоставили в районную администрацию генплан развития деревни. С разметкой поместий, улиц, тротуаров, деловых зон, школы и водоемов. Правда, он так и не прошел официального согласования. По одной из версий стороны не сошлись в размерах дворов. Переселенцы хотели обосноваться на участке в 1 гектар, власти вели разговоры о площадях поменьше. В итоге александровцы живут и строят дома на землях сельхозназначения.

По сути Александровка — это государство в государстве. Здесь есть собственное лобное место, совет старейшин и свой староста — 49-летний Эдуард Пеннер. Он говорит, что семья, желающая вступить в общину, должна внести взнос в размере 18 тысяч рублей. Все деньги откладываются. Впоследствии их потратят на строительство деревенского клуба и ремонт дороги.

У Эдуарда длинные волосы и рыжая борода. Он ходит босиком, охотно отвечает на вопросы, говорит много, но ничего конкретного. 12 лет Эдуард строил карьеру технолога-цементника в обеспеченной консервативной Германии, но потом ему стало тесно, и он вместе с семьей перебрался в российскую глушь.

— Я не то чтобы убежал из мегаполиса, — размышляет староста. — Я его не боюсь. Чем он может меня напугать? Дорогими ресторанами и машинами? Бросьте! Может смогом и пылью? Но от них можно спрятаться за чертой города или в зеленом районе. Нет! Мне хотелось другого ощущения времени. Хотелось видеть, как растут мои дети. Наше поселение — это больше экология души.

Уехав из города, Эдуард начал преподавать. Раз в неделю он обучает немецкому языку тюлюкских школьников. В свободное время объясняет законы химии детям Александровки, которые учатся по системе экстернат. За образование маленьких экопоселенцев отвечают взрослые. Вадим, например, преподает черчение, а жена пасечника Семена — биологию. Несколько раз в году ребята выбираются в Тюлюк на экзамены и, как ни странно, сдают их на пятерки. «Это потому что мы им общую картину предмета показываем» — объясняет мне Эдуард.

— А если они захотят поступить в университет, вы их отпустите? — интересуюсь я.

— Никто из детей еще не хотел вернуться в большой мир, — немного подумав, отвечает он. — Но мы к этому готовы! Отпустим, конечно.

Юрта Эдуарда заставлена мебелью: двухъярусная кровать, диван, деревянный стол, комод, книжные полки. На них школьные учебники, энциклопедии, фэнтези и пособия по выращиванию растений и строительству. Рядом православные иконы и статуэтки языческих богов — Сварог, Род, Лада, Жива. Одним словом, полнейшая эклектика.

На диване лениво потягивается Кузьма Рысич. Эдуард Пеннер осторожно садится, чтобы не спугнуть кота, и начинает ласково его гладить.

— Знаешь, почему я не уехал в обычную деревню? — спрашивает он, я отрицательно мотаю головой. — Там уже сформировавшийся коллектив, в который сложно влиться. Некоторые прожили в Тюлюке 30–40 лет, но до сих пор считаются чужаками. Хотя они и детей родили, и внуков воспитали. Здесь же я первый парень на деревне, как и все остальные. Свой среди своих. У нас у всех один старт, а каким получится финиш — никто не понимает. Честно, я не знаю, чего мы здесь хотим построить. Но как бы не получилось, самое главное, чтобы никто не диктовал другим, как жить.


Кулибин-Агафоныч

На участке местного Кулибина — Агафоныча стоит трактор-франкенштейн, собранный за полтора месяца по принципу «я его слепила из того, что было». Кузов от шестерки, передние колеса от уазика, задние от грейдера, внутренности от всего на свете. Агафоныч, кряхтя, забирается в кабину, поворачивает ключ зажигания и проезжает круг почета. Железного монстра с веселым лаем сопровождают две молодые лайки.

Агафоныч — типичный деревенский мужик, абсолютно не вписывающийся в экопоселение с ее юртами и солнечными батареями. На нем засаленная матроска. В зубах дымится дешевая «Оптима». Лицо изборождено морщинами, как земля плугом, а в глазах застыла тоска. Почти двадцать лет он провел на Колыме, строя вездеходы для Советского Союза. Потом переехал в Челябинск и работал на местных заводах. Потом постарел и оказался за бортом.

Агафоныч тоже бежал из города. Но не потому, что боится общества потребления, высоковольтных линий или проникся странными историями Мегре. Он просто привык находиться в процессе и быть полезным. В Александровке у него получилось начать сначала. Он единственный токарь на деревне, он делает соседям по дешевке оконные блоки, у него даже есть собственный ученик — старший сын Вадима Леха. Агафоныч снова нужен.

В его времянке пахнет свежевыпеченным хлебом. Жена Галина, бывшая крановщица, заканчивает колдовать у печки и отрывает нам несколько кусков. Мы садимся за деревянный стол. Хрустит корочка, мякоть обжигает губы. Вкуснотища!

— У вас тут половина деревни веганы, а вы мясо кушаете? — с набитым ртом спрашиваю я у хозяйки.

— Ну а как в деревне без мяса? — хлопочет Галина. — Если мясо в доме не дай Бог закончится, то лучше дяде Вове спрятаться, иначе я ему ногу отгрызу!

Дядя Вова смеется в кулак и показывает пальцем в окно.

— Вон, видишь, москвич стоит? — спрашивает он. — Сделаю из него вездеход. А то ведь как в деревне без вездехода?

Ну, действительно, как?


Опыт бедуинов

Еще один переселенец Алексей Пивоваров — фотограф-международник, работающий на итальянское агентство «Prospekt». В Александровке о нем рассказывают невероятные истории. Прошлым летом Леша строил на своем участке дом, спал в траве. Как-то его за ночь покусало несколько клещей. На теле появилось кругло красное пятно — один из симптомов болезни Лайма. Лешу спасли пчелы пасечника Семена, точнее его жена, лечившая молодого человека с помощью апитерапии. Его поставили на ноги без вмешательства медицины с большой земли.

Мы встречаемся с ним в Челябинске, через несколько дней после моего возвращения из экопоселения. Алексей — невысокий худощавый парень. На нем очки в прямоугольной оправе, убитые кроссовки, потертые командировками штаны, футболка и красная рубашка в клетку. На спине болтается рюкзак. Его внешний вид — маленький плевочек в общество, повернутое на моде.

Леша равнодушно посматривает на центр мегаполиса, на спешащих куда-то людей, и, неожиданно, по-приятельски, начинает рассказывать о каникулах в Дахабе. Где он вместе с семьей провел зиму, арендуя за семь с половиной тысяч рублей в месяц домик в деревне бедуинов. В Дахабе Алексей снял фотоисторию о том, как российские женщины рожают в воде, помог своей супруге в третий раз стать мамой и познал некоторые черты менталитета обитателей пустынь.

Леша — космополит, десять лет проживший в Италии. Он мог бы находиться в любой точке мира. А если замучает ностальгия, обосноваться в деревне Непряхино, что под Чебаркулем, в коттедже родственников жены. Но он не хочет. Потому что прячет семью от ночных дискотек и пьяных деревенских мужиков. Потому что мечтает, чтобы его дети росли с ощущением любви к простору.

— В России никогда не было столько свободы, — считает он. — Ты прямо сейчас можешь сесть в самолет и прямым рейсом улететь, скажем, в Таиланд. Сдаешь свое жилье в аренду, живешь на эти деньги, раз в месяц продлевая визу, и не паришься. У меня другой путь. Знаешь, я всегда хотел иметь собственную недвижимость, но не получалось. Теперь она есть — в Александровке. Осталось решить проблему с интернетом. Потому что я должен все время быть на связи. Сейчас вся связь с внешним миром — это один спутниковый телефон. Этого не достаточно. Но если десять семей скинутся по пять-семь тысяч рублей и купят спутниковую тарелку с ресивером, то и этот вопрос снимется с повестки дня.


Там, где не верят в государство

На первый взгляд кажется, что 17 километров бездорожья изолировали Александровку от внешнего мира. Но это не так. Сюда все чаще наведываются туристы, неподалеку устраивают учения военные и спецслужбы, а территорию деревни облюбовали акулы туристического бизнеса.

— Есть тут один предприниматель, решил у нас базу отдыха строить, — вздыхает пасечник Семен. — Раскопал экскаватором прибрежную зону реки Юрюзань, нарушив закон. Его природоохранная прокуратура оштрафовала на две тысячи рублей, а толку? Он ведь так ничего и не исправил, а ущерб природе нанес. Поэтому давай откровенно. Если бы у нас была дорога нормальная и электричество, то, как говорит замглавы местной администрации: «Здесь бы столько двуногих было!» Нам этого не нужно.

Бегство от административного давления — это одна из причин, толкнувшая переселенцев уйти в новый мир. В Александровке не верят в государство. В их экопоселении не существует Путина, Медведева, большой политики и «Первого канала». Там нет Анатолия Чубайса, повышения тарифов на электроэнергию и ежемесячных сюрпризов-счетов в почтовом ящике. «Не дай Бог вам жить в эпоху перемен» — гласит известная китайская мудрость. Этим людям не повезло. Они увидели несколько «вариантов» страны и в каждом разочаровались.

— Мы все по-своему реакционеры, — частично подтверждает мои мысли пасечник Семен. — Просто вот такая у нас реакция.


Главное – мантулить

— В 1912-ом тут поп перепись делал и записал 1980 душ, — вспоминает Михаил Фомич, самый старый житель Александровки, заставший ее упадок, смерть и возрождение. — Тогда она относилась к Златоустовскому уезду Юрюзанской волости. До 60-х здесь пилорама была, циркулярки стояли, лес разрабатывался. А потом все производство ликвидировали.

Существует несколько версий возникновения Александровки. Одни источники утверждают, что в 18 веке на эти земли пришла семья Александровых и создала поселение. Другие намекают на то, что раньше здесь была башкирская деревня Карагуза. Потом ее жители ушли, а их место заняли староверы, образовавшие новое село с новым названием.

— В 30-е годы здесь появился колхоз, но он просуществовал всего пять лет. Потому что, во-первых, из-за сурового климата вымерзал урожай, а, во-вторых, руководитель и его счетовод были плохими, пьянствовали много, — консультирует меня ученица юрюзанской школы № 1 Анна Парышева. Ее историческое исследование «Александровка — Богом забытое место» было одним из лучших на всероссийском конкурсе «Отечество-2011». — Колхоз сменила артель «Красные партизаны», — продолжает Анна. — Староверы — очень трудолюбивы. Они производили кирпич, пихтовое масло, занимались смолокурением. Село считалось зажиточным. Здесь были роскошные пятистенные дома с 13-ю и 17-ю окнами. Но в 1960-ом артель распалась, а 13 апреля 1965 года эти земли передали Трехгорному. Для села это было началом конца.

Самый старый житель Александровки Михаил Фомич в молодости уезжал в город. Но свой век вернулся доживать в родную деревню. У него собственное хозяйство, скотина, дом, четыре разваливающихся бани и лошадь, умеющая открывать калитку.

— Михаил Фомич, вы думаете хорошо это, что люди в вашу деревню вернулись? — спрашиваю я.

— Как вам сказать, — чешет седую голову дедушка и, вздыхая, добавляет. — Они повылазили из каменных нор, тяжко им будет.

— Дык сюда же чудаки одни едут! — соглашается с ним его родственник Вячеслав из Белорецка. — Математики поселились, из Германии семья приехала. У меня сын всю жизнь прожил в Белорецке, а тут в деревню захотел уехать. Да он неделю здесь поживет и скажет, мама моя, хочу назад!

— И все-таки, Михаил Фомич, рады вы, что люди возвращаются? — не унимаюсь я.

— Ну отчего же не рад! Рад! Но в деревне мантулить надо. Каждый день, здесь воскресений не бывает. Если не мантулить, то и делать тут нехрен!

По соседству с Фомичем живут те, кого Вячеслав называет «чудаками» — Юлия и Сергей Колоколовы. Первопроходцы, начитавшиеся книг о «Звенящих кедрах России» и подобно британцам сбежавшие строить другой мир. Правда, в своем «Новом свете» звенящий кедр они так и не посадили.

— Здесь 500–600 метров над уровнем моря, климат высокогорный. Днем жара, ночью мороз, все вымерзает, — объясняет Юлия. — В этом году даже рябина лесная вымерзла. Редкий июль обходится без морозов. В августе температура иногда опускается до —10 градусов.

У Колоколовых участок в 1,2 гектара, десятки сортов травы и чудесный трехлетний сынишка Ярослав с длинными волосами — светлыми, как лучи солнца. Юлия родила его в Александровке, в присутствии фельдшера. Когда он вырастет, то обязательно должен стать удалым богатырем вроде Алеши Поповича. Он должен прищучить Тугарина Змеевича или порубать полчище половецкое. О нем должны слагать былины. Но это потом. В будущем. Пока же он носится нагишом по участку, срывает травинки и бросается ими в меня.

— Бю-бю-бю, кислянка — щебечет он. — Бю-бю-бю, лебеда, ой, а щавеля нет.

— Как вы научили маленького ребенка различать столько видов растений? — недоумеваю я.

Сергей Колоколов смотрит на меня исподлобья. В его взгляде читается глубокое удивление. Как будто я человек с другой Вселенной, не понимающий очевидных вещей.

— Вы в три года знали, что есть стул, есть стол, а есть ложка, — объясняет он мне учительским тоном. — Ярослав весь день по огороду носится, конечно же, он знает, что в нем растет!

Колоколовы — одни из немногих, кто практически полностью обходится своим огородом. Большинство экопоселенцев продолжают выбираться за продуктами в город.

Фактор макарон

Мы стоим с Семеном у таблички с надписью Александровка. Позади величественные горы, впереди 6 часов дороги до Челябинска.

— Знаешь, я, когда бизнес-тренером работал, много ездил, — задумчиво говорит он. – Так мне постоянно встречались мертвые деревни. Казалось бы, двести километров от Москвы, а кругом смерть. Тоскливо это!

— Думаешь, Александровка жива?

— Нет. Посмотри вокруг. Здесь нет ничего, запустение сплошное. Ни техники, ни угодий, ни скота. Деревня почти умерла и теперь делает попытки возродиться.

Александровка — гигантский приют беженцев. Которых напугали генномодифицированные продукты, отвратительная экология и жизнь, руководящая тобой. Которых переработало общество и выбросило на помойку, как сломанную игрушку. В поселение есть те, кого отвергла большая земля, и те, кто отверг ее.

— Здесь в каждой башке своя философия, причем каждый день новая! — сказала мне Юлия, провожая меня до калитки. — У нас тут один начал возмущаться, мол, что же нас всех объединяет? Мысль пришла такая — да ничего нас не объединяет, кроме любви к макаронам. Их, по крайней мере, на каждый праздник готовят.

Теперь этим разным людям предстоит стать одним паззлом и создать идеальную деревню. В условиях чертовски сложного климата, отсутствия элементарных навыков и 17-километровой «пропасти» от ближайшего населенного пункта.
Источник