Наука
Безумная любовь к безумию
Приехал Фрейд верхом на Эдипе
а рубеже XIX – XX веков в патографию пришли психоаналитики. Зигмунд Фрейд обратил свое внимание на соответствие между невротическими расстройствами и структурой художественного произведения. Акцент с биографии был перенесен на творческую продукцию, а с диагноза – на структуру психики. Гениальный создатель психоанализа обратил внимание на сходство структуры семейных отношений и сюжетов ряда литературных творений. То, что впоследствии было названо Эдиповым комплексом, обнаружилось не только в пьесе Софокла «Царь Эдип», но и в «Гамлете» Шекспира, «Братьях Карамазовых» Достоевского и во многих других текстах. Поток литературы психоаналитического направления становился все шире, вскоре появились и первые итоговые произведения, среди которых следует назвать «Мотив инцеста в сказаниях и поэзии» и «Миф о рождении героя» Отто Ранка, ближайшего ученика и сподвижника Фрейда. Что же касается самого Дедушки (обиходное прозвище Фрейда в психоаналитических кругах: Grossvaeterchen), скажем, что он не утерял интереса к патографическим исследованиям до конца своих дней.
В 1928 году в Германии вышла в свет книга Вильгельма Ланге-Айхбаума «Гений, безумие и слава». Без преувеличения можно сказать, что это главный обобщающий труд по этому предмету (до сих пор, кстати, не переведенный на русский язык). Это своего рода энциклопедия патографии. В книге дается аналитический обзор всех возможных подходов к предмету, а в списке персоналий присутствуют все мало-мальски известные персонажи истории культуры (в первом издании их пятьсот, в последующих изданиях – несколько тысяч). По каждой из персоналий приводятся все диагнозы, которые когда-либо выставлялись этому человеку. Нередко эти диагнозы носят взаимоисключающий характер. Что тут сделаешь, психиатрия – наука, которая очень сильно зависит от субъективного фактора. Как шутят между собой психиатры: «Существует столько же психиатрий, сколько психиатров».
Проблема «гений и безумие» весьма неоднозначна. Порой к ней относятся как к неразрывной паре: «не бывает гениальности без безумия». Конечно, это не так. С одной стороны, мы видим много выдающихся людей без малейших патологических признаков, с другой – есть множество душевнобольных, лишенных какой бы то ни было творческой одаренности. При этом современные патопсихологические исследования показывают, что душевнобольные обладают большим уровнем креативности в решении разного рода задач, их мышление намного менее стереотипное по сравнению со здоровыми. При этом мы видим, что «патографическое поведение» обеспечивает интересы, как психиатра, так и психолога. Оно позволяет им быть востребованными далеко за пределами профессиональной деятельности.
Почему же безумию такие привилегии?
Итак, мы видим два основных контекста, в которых безумию оказывается большой почет. Сперва душевную болезнь «возвысила» религия, после – искусство и прочие области «реализации гениальности».
Что же такого находят в безумии, что оно представляется чем-то желанным, особенным, вызывающим не просто интерес – преклонение?
В безумии мы видим аналог измененного состояния сознания (ИСС). Эти состояния издавна являются неотъемлемой частью самых разных религиозных практик. К сожалению, очень важный аспект этих практик ускользает от внимания авторов, пишущих на эти темы. ИСС имеют выраженный гедонистический характер. Чаще всего описывается их структура, способы их достижения, содержательная часть, степень глубины погружения в них. Почему-то тема наслаждения от транса обсуждается крайне редко. Те же ИСС роднят транс не только с экстазом религиозных практик, но и с вдохновением художника, точнее с образом этого вдохновения, представленным в культуре.
Душевнобольной чаще всего находится в позиции маргинала. Маргинальность создает особый статус, а именно статус одиночки, человека, выпавшего из общей системы правил. Такая ситуация привлекательна по-своему. Маргинальность соответствует нарцистическому «необыкновенно-грандиозному Я». Маргинал наслаждается этой своей непохожестью на других.
Вообще, человек с больной психикой стоит вне многих правил общественного регламента, выходит за его пределы. Так что, безумие привлекательно определенного рода внешней свободой, хотя за нее и приходится расплачиваться целым рядом социальных ограничений.
В какой-то степени привлекательность душевной болезни связана с правом на праздность. Соответствующий диагноз может служить поводом для освобождения от трудовой повинности, и – что намного более актуально в современном российском обществе – от воинской.
Таким образом, душевнобольной привлекателен по целому ряду признаков. Он близок к святому и художнику благодаря схожести своего состояния с религиозным и творческим экстазом. Он обладает очень высоким уровнем независимости. Он свободен от многих обязательств и условностей, и эта свобода так желанна для любого.
Безумие меняет статус
В конце концов, безумие стало заложником своей популярности. Если раньше душевная болезнь была явлением исключительным и ужасным, то целый ряд факторов сделал ее чем-то обыденным и почти повседневным.
Во-первых, душевная болезнь стала широко имитироваться в различных художественных практиках ХХ века. Достаточно вспомнить о том, как совершенно здоровый Сальвадор Дали обозначил свой художественный стиль как «параноидальный». Благодаря психоанализу, повсеместно распространилась «мода на безумие», которое превратилось в ходовой товар на художественном рынке.
Во-вторых, большой прогресс в терапии душевных болезней, в первую очередь в сфере психофармакологии, сделал больных не такими париями, какими они были раньше. Драматизм в сфере психиатрии существенно снизился. Болезни психики перестали восприниматься как непоправимая катастрофа. Большинство больных, так или иначе, встроены в систему социальных и производственных отношений, многие даже в состоянии сделать достойную карьеру. Происходит, скажем так, банализация безумия.
Преодолеть страх
В своем эссе «О собеседнике» Осип Мандельштам писал так: «Скажите, что в безумце производит на вас наиболее грозное впечатление безумия? Расширенные зрачки – потому что они невидящие, ни на что, в частности не устремленные, пустые. Безумные речи – потому что, обращаясь к вам, безумный не считается с вами, с вашим существованием, как бы не желает его признавать, абсолютно не интересуется вами. Мы боимся в сумасшедшем главным образом того жуткого абсолютного безразличия, которое он выказывает нам. Нет ничего более страшного для нас, чем другой человек, которому нет до нас никакого дела».
Интерес к безумию, «любовь» к нему, привилегизация – есть оборотная сторона страха перед ним. Если, с одной стороны, этот страх выражается в стремлении изолировать душевнобольного, то с другой, он проявляется в разных формах внимания к нему.
На отношение к безумию распространяется известная закономерность: когда мы не можем изменить что-то нас пугающее, мы делаем это привлекательным для себя.
а рубеже XIX – XX веков в патографию пришли психоаналитики. Зигмунд Фрейд обратил свое внимание на соответствие между невротическими расстройствами и структурой художественного произведения. Акцент с биографии был перенесен на творческую продукцию, а с диагноза – на структуру психики. Гениальный создатель психоанализа обратил внимание на сходство структуры семейных отношений и сюжетов ряда литературных творений. То, что впоследствии было названо Эдиповым комплексом, обнаружилось не только в пьесе Софокла «Царь Эдип», но и в «Гамлете» Шекспира, «Братьях Карамазовых» Достоевского и во многих других текстах. Поток литературы психоаналитического направления становился все шире, вскоре появились и первые итоговые произведения, среди которых следует назвать «Мотив инцеста в сказаниях и поэзии» и «Миф о рождении героя» Отто Ранка, ближайшего ученика и сподвижника Фрейда. Что же касается самого Дедушки (обиходное прозвище Фрейда в психоаналитических кругах: Grossvaeterchen), скажем, что он не утерял интереса к патографическим исследованиям до конца своих дней.
В 1928 году в Германии вышла в свет книга Вильгельма Ланге-Айхбаума «Гений, безумие и слава». Без преувеличения можно сказать, что это главный обобщающий труд по этому предмету (до сих пор, кстати, не переведенный на русский язык). Это своего рода энциклопедия патографии. В книге дается аналитический обзор всех возможных подходов к предмету, а в списке персоналий присутствуют все мало-мальски известные персонажи истории культуры (в первом издании их пятьсот, в последующих изданиях – несколько тысяч). По каждой из персоналий приводятся все диагнозы, которые когда-либо выставлялись этому человеку. Нередко эти диагнозы носят взаимоисключающий характер. Что тут сделаешь, психиатрия – наука, которая очень сильно зависит от субъективного фактора. Как шутят между собой психиатры: «Существует столько же психиатрий, сколько психиатров».
Проблема «гений и безумие» весьма неоднозначна. Порой к ней относятся как к неразрывной паре: «не бывает гениальности без безумия». Конечно, это не так. С одной стороны, мы видим много выдающихся людей без малейших патологических признаков, с другой – есть множество душевнобольных, лишенных какой бы то ни было творческой одаренности. При этом современные патопсихологические исследования показывают, что душевнобольные обладают большим уровнем креативности в решении разного рода задач, их мышление намного менее стереотипное по сравнению со здоровыми. При этом мы видим, что «патографическое поведение» обеспечивает интересы, как психиатра, так и психолога. Оно позволяет им быть востребованными далеко за пределами профессиональной деятельности.
Почему же безумию такие привилегии?
Итак, мы видим два основных контекста, в которых безумию оказывается большой почет. Сперва душевную болезнь «возвысила» религия, после – искусство и прочие области «реализации гениальности».
Что же такого находят в безумии, что оно представляется чем-то желанным, особенным, вызывающим не просто интерес – преклонение?
В безумии мы видим аналог измененного состояния сознания (ИСС). Эти состояния издавна являются неотъемлемой частью самых разных религиозных практик. К сожалению, очень важный аспект этих практик ускользает от внимания авторов, пишущих на эти темы. ИСС имеют выраженный гедонистический характер. Чаще всего описывается их структура, способы их достижения, содержательная часть, степень глубины погружения в них. Почему-то тема наслаждения от транса обсуждается крайне редко. Те же ИСС роднят транс не только с экстазом религиозных практик, но и с вдохновением художника, точнее с образом этого вдохновения, представленным в культуре.
Душевнобольной чаще всего находится в позиции маргинала. Маргинальность создает особый статус, а именно статус одиночки, человека, выпавшего из общей системы правил. Такая ситуация привлекательна по-своему. Маргинальность соответствует нарцистическому «необыкновенно-грандиозному Я». Маргинал наслаждается этой своей непохожестью на других.
Вообще, человек с больной психикой стоит вне многих правил общественного регламента, выходит за его пределы. Так что, безумие привлекательно определенного рода внешней свободой, хотя за нее и приходится расплачиваться целым рядом социальных ограничений.
В какой-то степени привлекательность душевной болезни связана с правом на праздность. Соответствующий диагноз может служить поводом для освобождения от трудовой повинности, и – что намного более актуально в современном российском обществе – от воинской.
Таким образом, душевнобольной привлекателен по целому ряду признаков. Он близок к святому и художнику благодаря схожести своего состояния с религиозным и творческим экстазом. Он обладает очень высоким уровнем независимости. Он свободен от многих обязательств и условностей, и эта свобода так желанна для любого.
Безумие меняет статус
В конце концов, безумие стало заложником своей популярности. Если раньше душевная болезнь была явлением исключительным и ужасным, то целый ряд факторов сделал ее чем-то обыденным и почти повседневным.
Во-первых, душевная болезнь стала широко имитироваться в различных художественных практиках ХХ века. Достаточно вспомнить о том, как совершенно здоровый Сальвадор Дали обозначил свой художественный стиль как «параноидальный». Благодаря психоанализу, повсеместно распространилась «мода на безумие», которое превратилось в ходовой товар на художественном рынке.
Во-вторых, большой прогресс в терапии душевных болезней, в первую очередь в сфере психофармакологии, сделал больных не такими париями, какими они были раньше. Драматизм в сфере психиатрии существенно снизился. Болезни психики перестали восприниматься как непоправимая катастрофа. Большинство больных, так или иначе, встроены в систему социальных и производственных отношений, многие даже в состоянии сделать достойную карьеру. Происходит, скажем так, банализация безумия.
Преодолеть страх
В своем эссе «О собеседнике» Осип Мандельштам писал так: «Скажите, что в безумце производит на вас наиболее грозное впечатление безумия? Расширенные зрачки – потому что они невидящие, ни на что, в частности не устремленные, пустые. Безумные речи – потому что, обращаясь к вам, безумный не считается с вами, с вашим существованием, как бы не желает его признавать, абсолютно не интересуется вами. Мы боимся в сумасшедшем главным образом того жуткого абсолютного безразличия, которое он выказывает нам. Нет ничего более страшного для нас, чем другой человек, которому нет до нас никакого дела».
Интерес к безумию, «любовь» к нему, привилегизация – есть оборотная сторона страха перед ним. Если, с одной стороны, этот страх выражается в стремлении изолировать душевнобольного, то с другой, он проявляется в разных формах внимания к нему.
На отношение к безумию распространяется известная закономерность: когда мы не можем изменить что-то нас пугающее, мы делаем это привлекательным для себя.
