...Он испуганно оглянулся, поняв, что они уже тут, возле болота, и
удивился, как он мало отошел от берега. С шумом раздвигая воду, бросился к
ближайшей кочке, из которой торчал раздвоенный ольховый прутик с обвисшей
над водой веткой. Как на беду, кочечка была маленькая и приютилась возле
самого глубокого места, он весь вымок, пока добрался до нее, и даже
подмочил пиджак. К тому же он затратил на это чересчур много времени, они
были уже где-то поблизости и, возможно, услышали его. Чтобы приготовиться
к худшему, он пристроил пиджак с младенцем на мшистом краешке кочки и,
придерживая его рукой, другой приготовил пистолет. Вода здесь доходила ему
до груди, он спрятал голову за ветку и ждал, сознавая, что, если полезут в
болото с собаками, он должен увидеть их первым.
Только бы не заплакал малой.
Услыхал он их действительно первым еще до того, как увидел. В
кустарнике невнятно-глухо прозвучал начальственный окрик, и на ольхе у
берега качнулось несколько веток. Левчук еще глубже погрузился в воду,
вперил взгляд в не заслоненный кустарником узенький край берега. Он
перестал дышать, большим пальцем тихонько отвел предохранитель и тогда
увидел их в небольшом промежутке между болотом и зарослями.
Первой из кустарника появилась коричневая, с подпалинами по бокам
собака, ведя по земле чутким носом и бросая по сторонам быстрые взгляды,
она стремительно шла по следу. Сзади, ломая кусты, едва поспевал ее
поводырь в пятнистом разведчицком костюме и зимней, с длинным козырьком
фуражке. За ним следовал еще один, точно такой же немец с собакой на
длинном ремне. Они пробежали мимо и только скрылись в кустарнике, как на
берег из зарослей высыпала вся их хищная стая - десяток карателей в
одинаковых маскировочных костюмах, вооруженных автоматами, обвешанных
сумками, флягами и биноклями. Длинной чередой они растянулись по берегу и,
оглядываясь по сторонам, бежали по его следу, готовые в любое мгновение
разрядить в него свои автоматы.
- Ох, гады! Ох, гады! - как заклятие, шептал он одеревеневшими губами,
отчетливо сознавая, что его дело дрянь. Если только они не проскочат с его
следа дальше, то ему долго тут не усидеть.
На какое-то время потом он перестал видеть их, скрытых ольшаником, он
только слышал треск ветвей в зарослях и думал, что в ближайшие секунды все
для него и решится. Пройдут или вернутся? Но там вскоре растерянно
взвизгнула собака, послышался строгий хозяйский окрик, еще какая-то
негромкая, произнесенная по-немецки фраза, и он догадался, что собаки
потеряли след. Он по плечи опустился в воду, чуть наклонив голову в
сторону, чтобы совсем скрыться за кочкой. Потом он оглянулся назад - за
большим прогалом черной воды высился густой куст лозняка, где можно было
бы укрыться надежнее. Секунду он преодолевал в себе рискованное теперь
желание броситься туда, пока была такая возможность, но сдержался -
наверно, теперь следовало сидеть на месте. Жаль, он недалеко отошел от
берега, не хватило времени, если бы он раньше решился забраться в болото,
то, возможно, и спасся бы.
Нет, дальше они не пошли - они возвращались.
Он снова увидел их в том же порядке - один за другим немцы выбегали из
кустарника по его следу назад, и он сжался, впился в них взглядом, с
замершим сердцем ожидая: а вдруг остановятся? Если остановятся и собаки
укажут в болото, тогда все. Тогда считай, что он спекся.
Кажется, они проскочили дальше с его поворота, первая овчарка наверняка
проскочила, и с ней пробежал поводырь, другие еще следовали по берегу, и
тогда он увидел в прибрежной осоке свой след. Ну так и есть, несколько
очень заметных на воде шагов - примятая осока, поднятая со дна, еще не
осевшая муть, и он ужаснулся - бог мой, какая неосторожность! И так близко
у берега! Хотя бы они не заметили, хотя бы прошли за собакой! Деревенея от
стужи и напряжения, он следил, как возле этого места у березок пробежал
один, другой, третий. Оставалось человека три, и вот мимо пробежал
последний - нерасторопный толстяк с распаренным, обрюзгшим лицом. Левчук
позволил себе вздохнуть глубже - может, еще и обойдется...
Ноги его на дне глубоко погрузились в ил, высвобождая их, он подвинулся
грудью на кочку, склонился над малым, который неспокойно ворошился в его
пиджаке, будто хотел сбросить его и взглянуть, что делается на свете.
Левчук приподнял полу - личико младенца недовольно морщилось, и он
испугался при мысли, что младенец сейчас заплачет. Чтобы как-то
предупредить его плач, он выдернул из кочки стебелек аира и сунул его
малому корешком в рот - соси! Тот и в самом деле зачмокал, притих, и
Левчук подумал, что надолго или нет, но, кажется, обманул парня.
Затем он в напряжении замер - немцы, слышно было, возились поодаль, он
думал, снова возвращаются, но пока что они не возвращались: наверно, они
старались отыскать его потерянный след. Минуту слышна была их перебранка,
потом чей-то звучный зовущий голос, на который откликнулись так близко,
что показалось, сидели напротив. Левчук опять затаился, он перестал
понимать, что они затевали, и затревожился.
Он начал оглядываться в поисках лучшего укрытия, все больше поддаваясь
искушению перебраться за куст лозняка, а может, и дальше, пока их не было
рядом и пока они не заметили его след. Но только он подумал о том, как
увидел напротив немца: перекинув через шею связанные вместе сапоги, тот
босиком лез, кажется, по его следу в болото. Другой с автоматом
наизготовку стоял на берегу и что-то приговаривал, наверно подбадривая
товарища:
- Forwerts, dort nicht tief! [Вперед, там неглубоко! (нем.)]
- Hier ist der Kluft [тут прорва (нем.)], - недовольно ворчал босой,
нерешительно шаря в воде ногами.
Левчук большим пальцем опять сдвинул предохранитель и опустил ствол
пистолета на нижнюю ветку ольхи. Он решил подпустить немца не далее
водяного окна с раздвинутым в нем покровом ряски и выстрелить. Уж этому
немцу отсюда не выбраться, потом тот, с берега, наверно, расстреляет его.
А может, Левчук еще успеет вторым выстрелом снять и того...
Ну вот и все!.. А столько было страха и переживаний, в то время как все
оканчивалось так обыкновенно и глупо.
Как всегда в минуты безнадежности, от него отлетел страх, тем более
испуг, мозг его начал работать трезво и точно, рука становилась сильной и
меткой. В такой момент он не промахнется, он выстрелит наверняка. Немец,
однако, будто чувствуя скорую смерть, не спешил, пробирался осторожно,
высоко переставляя в воде белые худые ноги с подвернутыми выше колен
штанинами. Когда он нагибался, сапоги болтались на его животе, там же
болтался его автомат, который он придерживал правой рукой. Изредка он
бросал вперед короткие взгляды из-под козырька фуражки, но больше глядел
себе под ноги, отыскивая, куда ступить дальше.
"Ну что ж, может, так еще и лучше. Иди, иди, гад!"
И он шел, неся ему гибель и себе, видимо, тоже.... Источник