Время близилось к шести часам, и я решил посидеть в шезлонге рядом с бассейном, выпить пива и немного погреться в лучах заходящего солнца. Я отправился в бар, купил пива и через сад прошел к бассейну.

Сад был замечательный — с лужайками с подстриженной травой, клумбами, на которых произрастали азалии, а вокруг стояли кокосовые пальмы. Сильный ветер раскачивал вершины пальм, и листья шипели и потрескивали, точно были объяты пламенем. Под листьями висели гроздья больших коричневых плодов. Вокруг бассейна стояло много шезлонгов; за белыми столиками под огромным яркими зонтами сидели загорелые мужчины в плавках и женщины в купальниках. В самом бассейне находились три или четыре девушки и около полудюжины молодых людей; они плескались, поднимали много шума и бросали друг другу огромный резиновый мяч.

Я остановился, глядя на них. Девушки были англичанками из гостиницы. Молодых людей я не знал, но у них был американский акцент, и я подумал, что это, наверно, курсанты морского училища, сошедшие на берег с американского учебного судна, которое утром бросило якорь в гавани.

Я сел под желтым зонтом, под которым было еще четыре свободных места, налил себе пива и закурил. Очень приятно было сидеть на солнце, пить пиво и курить сигарету.

Я с удовольствием наблюдал за купающимися, плескавшимися в зеленой воде. Американские моряки весело проводили время с английскими девушками. Они уже достигли такой стадии, когда можно было нырять под воду и щипать их за ноги. И тут я увидел маленького пожилого человечка в безукоризненном белом костюме, бодро шагающего вдоль бассейна. Он шел быстрой, подпрыгивающей походкой, с каждым шагом приподнимаясь на носках. На нем была большая панама сливочного цвета; двигаясь вдоль бассейна, он поглядывал на людей, сидевших в шезлонгах.

Он остановился возле меня и улыбнулся, обнажив два ряда очень мелких неровных зубов, слегка потемневших. Я улыбнулся в ответ.

— Простите, пожалуйста, могу я здесь сесть?

— Конечно, — ответил я. — Присаживайтесь. Он присел на шезлонг, как бы проверяя его на прочность, потом откинулся и закинул ногу на ногу. Его белые кожаные башмаки были пронизаны дырочками, чтобы в них было нежарко.

— Отличный вечер, — сказал он. — Тут на Ямайке все вечера отличные.

По тому, как он произносил слова, я не мог определить, итальянец он или испанец, но наверняка он был откуда-нибудь из Южной Америки. При ближайшем рассмотрении он казался человеком старым, лет, наверно, шестидесяти восьми — семидесяти.
— Да, — ответил я. — Замечательно здесь, не правда ли?
— А кто, позвольте спросить, все эти люди? — Он указал на купающихся в бассейне. — Они не из нашей гостиницы.
— Думаю, это американские моряки, — сказал я. — Это американцы, которые хотят стать моряками.
— Разумеется, американцы. Кто еще может так шуметь? А вы не американец, нет?
— Нет, — ответил я. — Не американец.
Неожиданно возле нас вырос американский моряк. Он только что вылез из бассейна, и с пего капала вода; рядом с ним стояла английская девушка.
— Эти шезлонги заняты?- спросил он.
— Нет, — ответил я.
— Ничего, если мы присядем?
— Присаживайтесь.
— Спасибо, — сказал он.

В руке у него было полотенце, и, усевшись, он развернул его и извлек пачку сигарет и зажигалку. Он предложил сигарету девушке, но та отказалась, затем предложил сигарету мне, и я взял одну.

Человечек сказал: — Спасибо, нет, я, пожалуй, закурю сигару. Он достал коробочку из крокодиловой кожи и взял сигару, затем вынул из кармана складной ножик с маленькими ножничками и отрезал у нее кончик.

— Прикуривайте. — Юноша протянул ему зажигалку.
— Она не загорится на ветру.
— Еще как загорится. Она отлично работает. Человечек вынул сигару изо рта, так и не закурив ее, склонил голову набок и взглянул на юношу.
— Отлично? — медленно произнес он.
— Ну конечно, никогда не подводит. Меня, во всяком случае.

Человечек так и сидел, склонив голову набок и глядя на юношу.— Так-так. Так вы говорите, что эта ваша замечательная зажигалка никогда вас не подводит? Вы ведь это сказали?
— Ну да, — ответил юноша. — Именно так. Ему было лет девятнадцать-двадцать; у него было вытянутое веснушчатое лицо и заостренный птичий нос. Грудь его не очень-то загорела и тоже была усеяна веснушками и покрыта несколькими клоками бледно рыжих волос. Он держал зажигалку в правой руке, готовясь щелкнуть ею.
— Она никогда меня не подводит, — еще раз сказал он, на сей раз с улыбкой, потому что явно преувеличивал достоинства предмета своей гордости.

— Один момент, пажалста. — Человечек вытянул руку, в которой держал сигару, и выставил ладонь, точно останавливал машину. — Один момент. — У него был удивительно мягкий, монотонный голос, и он не отрываясь смотрел на юношу. — А не заключить ли нам пари? — Он улыбнулся, глядя на юношу. — Не поспорить ли нам, так ли уж хорошо работает ваша зажигалка?
— Давайте поспорим, — сказал юноша. — Почему бы и нет?
— Вы любите спорить?
— Конечно, люблю.

Человечек умолк и принялся рассматривать свою сигару, и, должен сказать, мне не очень-то было по душе, как он себя ведет. Казалось, он собирается что-то извлечь из всего этого, а заодно и посмеяться над юношей, и в то же время у меня было такое чувство, будто он вынашивает какой-то тайный замысел.

Он пристально посмотрел на юношу и медленно произнес:

— Я тоже люблю спорить. Почему бы нам и не поспорить насчет этой штуки? Хорошо поспорить.

— Погодите-ка, — сказал юноша. — На это я не пойду. Но двадцать пять центов могу поставить, или даже доллар, или сколько это будет в пересчете на местные деньги, — сколько-то шиллингов, кажется.

Человечек махнул рукой.

— Послушайте меня. Давайте весело проводить время. Давайте заключим пари. Потом поднимемся в мой номер, где нет ветра, и я спорю, что вы не сможете щелкнуть своей зажигалкой десять раз подряд и хотя бы раз она не загорится.
— Спорим, могу, — сказал юноша.
— Хорошо. Отлично. Так спорим, да?
— Конечно, я ставлю доллар.
— Нет, нет. Я поставлю кое-что побольше. Я богатый человек и к тому же азартный. Послушайте меня. За гостиницей стоит моя машина. Очень хорошая машина. Американская машина из вашей страны. «Кадиллак»…
— Э нет. Постойте-ка. — Юноша откинулся в шезлонге и рассмеялся. — Против такого мне нечего выставить. Это безумие.
— Вовсе не безумие. Вы успешно щелкаете зажигалкой десять раз подряд, и «кадиллак» ваш. Вам бы хотелось иметь «кадиллак», да?
— Конечно, «кадиллак» я бы хотел. — Улыбка не сходила с лица юноши.
— Отлично. Замечательно. Мы спорим, и я ставлю «кадиллак».
— А я что ставлю?

Человечек аккуратно снял с незажженной сигары опоясывавшую ее красную бумажку.

— Друг мой, я никогда не прошу, чтобы человек ставил что-то такое, чего он не может себе позволить. Понимаете?
— Ну и что же я должен поставить?
— Я у вас попрошу что-нибудь попроще, да?
— Идет. Просите что-нибудь попроще.
— Что-нибудь маленькое, с чем вам не жалко расстаться, а если бы вы и потеряли это, вы бы не очень-то огорчились. Так?
… — Например, что?
— Например, скажем, мизинец с вашей левой руки.
— Что? — Улыбка слетела с лица юноши.
— Да. Почему бы и нет? Выиграете — берете машину, Проиграете — я беру палец.
— Не понимаю. Что это значит — берете палец?
— Я его отрублю.
— Ничего себе ставка! Нет, уж лучше я поставлю доллар.

Человечек откинулся в своем шезлонге, развел руками в едва заметно презрительно пожал плечами.

— Так-так-так, — произнес он. — Этого я не понимаю. Вы говорите, что она отлично работает, а спорить не хотите. Тогда оставим это, да?

Юноша, не шевелясь, смотрел на купающихся в бассейне. Затем он неожиданно вспомнил, что не прикурил сигарету. Он взял ее в рот, заслонил зажигалку ладонью и щелкнул. Фитилек загорелся маленьким ровным желтым пламенем руки он держал так, что ветер не задувал его.

— Можно и мне огонька? — спросил я,
— О, простите меня, я не заметил, что вы тоже не прикурили.
Я протянул руку за зажигалкой, однако он поднялся и подошел ко мне сам.
— Спасибо, — сказал я, и он возвратился на свое место.
— Вам здесь нравится? — спросил я у него.
— Очень, — ответил он. — Здесь просто замечательно. Снова наступило молчание; я видел, что человечку удалось растормошить юношу своим нелепым предложением. Тот был очень спокоен, но было заметно, что-то в нем всколыхнулось. Спустя какое-то время он беспокойно заерзал, принялся почесывать грудь и скрести затылок и, наконец, положил обе руки на колени и стал постукивать пальцами по колонным чашечкам. Скоро он начал постукивать и ногой.

— Давайте-ка еще раз вернемся к этому вашему предложению, — в конце концов проговорил он. — Вы говорите, что мы идем к вам в номер, и если я зажгу зажигалку десять раз подряд, то выиграю «кадиллак». Если она подведет меня хотя бы один раз, то я лишаюсь мизинца на левой руке. Так?
— Разумеется. Таково условие. Но мне кажется, вы боитесь.
— А что, если я проиграю? Я протягиваю вам палец и вы его отрубаете?
— О нет! Так не пойдет. К тому же вы, может быть, пожелаете убрать руку. Прежде чем мы начнем, я привяжу вашу руку к столу и буду стоять с ножом, готовый отрубить вам палец в ту минуту, когда зажигалка не сработает.
— Какого года ваш «кадиллак»? — спросил юноша.
— Простите. Я не понимаю.
— Какого он года — сколько ему лет?
— А! Сколько лет? Да он прошлого года выпуска. Совсем новая машина. Но вы, я вижу, не спорщик, как, впрочем, и все американцы.

Юноша помолчал с минуту, посмотрел на девушку, потом на меня.

— Хорошо, — резко произнес он. — Я согласен.
— Отлично! — Человечек тихо хлопнул в ладоши. — Прекрасно! — сказал он. — Сейчас и приступим. A вы, сэр, — обернулся он ко мне, — не могли бы вы стать этим… как его… судьей? — У него были бледные, почти бесцветные глаза с яркими черными зрачками.
— Видите ли, — сказал я. — Мне кажется, это безумное пари. Мне все это не очень-то нравится.
— Мне тоже, — сказала девушка. Она впервые заговорила. — По-моему, это глупо и нелепо.
— Вы и вправду отрубите палец у этого юноши, если он проиграет? — спросил я.
— Конечно. А если он выиграет, отдам ему «кадиллак». Однако пора начать. Пойдемте ко мне в номер. — Он поднялся. — Может, вы оденетесь? — спросил он.
— Нет, — ответил юноша. — Я так пойду. Потом он обратился ко мне:
— Я был бы вам обязан, если бы вы согласились стать судьей.
— Хорошо, — ответил я. — Я пойду с вами, но пари мне не нравится.
— И ты иди с нами, — сказал он девушке. — Пойдем, посмотришь.

Человечек повел нас через сад к гостинице. Теперь он был оживлен и даже возбужден и оттого при ходьбе подпрыгивал еще выше.

— Я остановился во флигеле,- сказал он.- Может, скачала хотите посмотреть машину? Она тут рядом.

Он подвел нас к подъездной аллее, с которой мы увидели сверкающий бледно-зеленый «кадиллак», стоявший неподалеку.

— Вот она. Та, которая зеленая. Нравится?
— Машина что надо, — сказал юноша. — Это хорошо. А теперь посмотрим, сможете ли вы выиграть ее.

Мы последовали за ним во флигель и поднялись на второй этаж. Он открыл дверь своего номера, и мы ввалились в большую комнату, оказавшуюся уютной спальней с двумя кроватями. На одной из них лежал пеньюар.

— Сначала, — сказал он, — мы выпьем немного мартини.

Бутылки стояли на маленьком столике в дальнем углу, и все, что могло понадобиться, было под рукой — шейкер, лед и куча стаканов. Он начал приготавливать мартини, однако прежде позвонил в звонок, в дверь тотчас же постучали, и вошла цветная горничная.

— Ага! — произнес он и поставил на стол бутылку джина. Потом извлек из кармана бумажник и достал из него фунт стерлингов. — Пажалста, сделайте для меня кое-что. Он протянул горничной банкноту. — Возьмите это, — сказал он. — Мы тут собираемся поиграть в одну. игру, и я хочу, чтобы вы принесли мне две, нет, три вещи. Мне нужны гвозди, молоток и нож мясника, который вы можете одолжить на кухне. Вы можете все это принести, да?

— Нож мясника! — Горничная широко раскрыла глаза и всплеснула руками. — Вам нужен настоящий нож мясника?
— Да-да, конечно. А теперь идите, пажалста. Я уверен, что вы все это сможете достать.
— Да, сэр, я попробую, сэр. Я попробую. — И она удалилась.

Человечек раздал мартини. Мы стояли и потягивали напиток — юноша с вытянутым веснушчатым лицом и острым носом, в выгоревших коричневых плавках, англичанка, крупная светловолосая девушка в бледно-голубом купальнике, то и дело посматривавшая поверх стакана на юношу, человечек с бесцветными глазами в своем безукоризненном белом костюме, потягивавший свое мартини и посматривавший на девушку в бледно-голубом купальнике. Я не знал, что и думать. Кажется, человечек был настроен серьезно по поводу пари и насчет того, чтобы отрубить юноше палец. Но черт побери, а что, если юноша и вправду проиграет? Тогда нам придется везти его в больницу в «кадиллаке», который ему не удалось выиграть. Ну и дела. Ничего себе дела, а? Все это представлялось мне совершенно ненужной глупостью.

— Вам не кажется, что все это довольно глупо? — спросил я.
— Мне кажется, что все это замечательно, — ответил юноша. Он уже осушил один стакан мартини.
— Мне кажется, что все это глупо и нелепо, — сказала девушка. — А что, если ты проиграешь?
— Мне все равно. Если подумать, то не припомню, чтобы когда-нибудь в жизни мне приходилось пользоваться левым мизинцем. Вот он. — Юноша взялся за палец. — Вот он, и до сих пор в нем не было никакого толку. Так почему же я не могу на него поспорить? Мне кажется, что пари «замечательное.

Человечек улыбнулся, взял шейкер и еще раз наполнил наши стаканы.

— Прежде чем мы начнем, — сказал он, — я вручу судье ключ от машины. — Он извлек из кармана ключ и протянул его мне. — Документы, — добавил он, — документы на машину и страховка находятся в автомобиле.

В эту минуту еще раз вошла цветная горничная. В одной руке она держала небольшой нож, какой используют мясники для рубки костей, а в другой — молоток ii мешочек с гвоздями.

— Отлично! Вижу, вам удалось достать все. Спасибо, спасибо. А теперь можете идти. — Он подождал, пока горничная закроет за собой дверь, после чего положил инструменты на одну из кроватей и сказал: — Подготовимся, да? — И, обращаясь к юноше, прибавил: — Помогите мне, пажалста. Давайте немного передвинем стол.

Это был обыкновенный письменный стол, простой прямоугольный предмет гостиничного интерьера, размерами фута четыре на три, с промокательной и писчей бумагой, чернилами и ручками. Они вынесли его на середину комнаты и убрали с него письменные принадлежности.

— А теперь, — сказал он, — нам нужен стул. Он взял стул и поставил его возле стола. Он действовал очень живо, как человек, устраивающий ребятишкам представление.
— А теперь гвозди. Я должен забить гвозди. — Он взял гвозди и начал вбивать их в крышку стола.

Мы стояли — юноша, девушка и я — со стаканами мартини в руках и наблюдали за действиями человечка. Мы видели, как он забил в стол два гвоздя на расстоянии примерно шесть дюймов один от другого. Он забивал их не до конца. Затем он подергал их, проверяя, прочно ли они забиты. Похоже, сукин сын проделывал такие штуки и раньше, сказал я про себя. Никаких раздумий. Стол, гвозди, молоток, кухонный нож. Он определенно знает, чего хочет и как все это обставить.

— А теперь, — сказал он, — нам нужна какая-нибудь веревка. — Какую-нибудь веревку он нашел. — Отлично, наконец-то мы готовы. Пажалста, сядьте здесь за стол, — сказал он юноше.

Юноша поставил свой стакан и сел на стул.

— Теперь положите левую руку между этими двумя гвоздями. Гвозди для того, чтобы я смог привязать вашу руку. Хорошо, отлично. Теперь я привяжу вашу руку прочно к столу… так…

Он несколько раз обмотал веревкой сначала запястье юноши, потом — кисть и крепко привязал веревку к гвоздям. Он отлично справился с этой работой, и, когда закончил ее, ни у кого не могло возникнуть сомнения насчет того, сможет ли юноша вытащить свою руку. Однако он мог шевелить пальцами.

— А теперь, пажалста, сожмите в кулак все пальцы, кроме мизинца. Пусть мизинец лежит па столе. Ат-лич-но! Вот мы и готовы. Правой рукой работаете с зажигалкой. Однако еще минутку, пажалста.

Он подскочил к кровати и взял нож. Затем снова подошел к столу и встал около него с ножом в руках.

— Все готовы? — спросил он. — Мистер судья, вы должны объявить начало.

Девушка в своем бледно-голубом купальнике стояла за спиной юноши. Она просто стояла и ничего при этом не говорила. Юноша сидел очень спокойно, держа в правой руке зажигалку и посматривая на нож. Человечек смотрел на меня.

— Вы готовы? — спросил я юношу.
— Готов.
— А вы? — этот вопрос был обращен к человечку.
— Вполне готов, — сказал он и занес нож над пальцем юноши, готовый в любую минуту опустить его.

Юноша следил за ним, но ни разу не вздрогнул, и пи один мускул не шевельнулся на его лице. Он только поднял брови и нахмурился.

— Отлично, — сказал я. — Начинайте.
— Не могли бы вы считать, сколько раз я зажгу зажигалку? — спросил юноша.
— Хорошо, — ответил я. — Это я беру па себя. Большим пальцем он поднял колпачок зажигалки и большим же пальцем резко повернул колесико. Кремень дал искру, и фитилек загорелся маленьким желтым пламенем.
— Раз! — громко произнес я.

Он не стал задувать пламя, а опустил колпачок и выждал секунд, наверно, пять, прежде чем поднять его снова. Он очень сильно повернул колесико, и фитилек снова загорелся маленьким пламенем.

— Два!

Все молча наблюдали за происходящим. Юноша не спускал глаз с зажигалки. Человечек стоял с занесенным ножом и тоже смотрел на зажигалку.

— Три!.. Четыре!.. Пять!.. Шесть!.. Семь!.. Это наверняка была одна из тех зажигалок, которые работают. Кремень давал большую искру, да и фитилек был нужной длины. Я следил за тем, как большой палец опускает колпачок. Затем пауза. Потом большой палец снова поднимает колпачок. Всю работу делал только большой палец. Я затаил дыхание, готовясь произнести цифру «восемь». Большой палец повернул колесико. Кремень дал искру. Появилось маленькое пламя.
— Восемь! — воскликнул я, и, когда я произнес эти, раскрылась дверь. Мы все обернулись и увидели в дверях женщину, маленькую черноволосую женщину, довольно старую; постояв пару секунд, она бросилась вперед и закричала:
— Карлос! Карлос!

Она схватила его за руку, вырвала у него нож, бросила на кровать, схватила человечка за лацканы белого. пиджака и принялась изо всех сил трясти, громко при этом выкрикивая какие-то слова на языке, похожем на испанский. Она трясла его так сильно, что он почти исчез из виду и сделался похожим на мелькающую спицу быстро вращающегося колеса.

Потом она немного угомонилась, и человечек опять стал видимым. Она потащила его через всю комнату и швырнула на кровать. Он сел на край кровати и принялся мигать и вертеть головой, точно проверяя, на месте ли она.

— Простите меня, — сказала женщина. — Мне так жаль, что это все-таки случилось. — По-английски она говорила почти безупречно. — Это просто ужасно, — продолжала она. — Но я и сама во всем виновата. Стоит мне оставить его на десять минут, чтобы вымыть голову, как он опять за свое. — Она, казалось, была очень огорчена и глубоко сожалела о том, что произошло.

Юноша тем временем отвязывал свою руку от стола. Мы с девушкой молчали.

— Он просто опасен, — сказала женщина. — Там, где мы живем, он уже отнял сорок семь пальцев у разных людей и проиграл одиннадцать машин. Ему в конце концов пригрозили, что уберут его куда-нибудь. Поэтому я и привезла его сюда.
— Мы лишь немного поспорили, — пробормотал человечек с кровати.
— Он, наверно, поставил машину? — сказала женщина.
— Да, — ответил юноша. — «Кадиллак».
— У него нет машины. Это мой автомобиль. А это совсем плохо, — сказала она. — Он заключает пари и ничего не может поставить. Мне стыдно за него и очень жаль, что это случилось. — Она казалась ужасно доброй женщиной.
— Что ж, — сказал я, — тогда возьмите ключ от вашей машины. — Я положил его на стол.
— Мы лишь немного поспорили, — бормотал человечек.
— У него ничего нет, на что бы он мог спорить, — сказала женщина. — У него вообще ничего нет. Ничего. По правде, когда-то давно я сама у него все выиграла. У меня это заняло какое-то время, много времени, и мне пришлось изрядно потрудиться, но в конце концов я все выиграла. — Она взглянула на юношу и улыбнулась горестно и печально. Потом подошла к столу и протянула руку, чтобы взять ключи.

У меня до сих пор стоит перед глазами эта рука: на ней было всего только два пальца, один из них большой.

Источник